Автор: В.Кіртока

Командир 24-ї механізованої бригади Валерій Гудзь: “В Україні вже будується держава, за яку ми платимо кров’ю”

Шкільний учитель, який звільнився з армії в 2001 році, з початком війни на посаді командира взводу прийшов захищати Україну. На момент інтерв’ю був заступником командира 72-ї бригади.

Мы разговаривали с подполковником в дороге, между боевыми позициями под Авдеевкой, поэтому регулярно прерывались. Отвлекался Валерий Федорович и на телефонные звонки. Один из них был таким: – Чем вызвано ваше решение нанести огневое поражение? – После паузы подполковник коротко отвечает: – Все. Огонь.

После чего объясняет: – Я считаю, что на провокации врага нужно отвечать сразу же. Молчать не намерен. Но, принимая такое решение, нужно по совести думать, к чему это может привести. Если к поражению противника, сомневаться не следует. Но я всегда говорю своим ребятам: во всех ошибках в первую очередь вините себя, а уж потом остальных.

В каске и бронежилете, с автоматом в руках Валерий Федорович регулярно объезжает позиции бригады, которая уже восемь месяцев находится в окрестностях Донецка. “Ты отдохнул перед нарядом? – спрашивает подполковник бойца, пройдя по окопам непосредственно на наблюдательный пункт. – Поел? Дома у тебя все в порядке?” Получив ответы на все свои вопросы, Валерий Федорович переходит к разговору с ротным. “Теперь ты иди сюда и изучай позиции противника, – замкомбрига берет в руки бинокль и подходит к бойнице. – Видишь, как у них блиндажи сделаны? В три наката. Земля, дерево, земля, дерево… Вон на другой позиции у врага загорелся блиндаж. Так он три дня горел. Представь, сколько там бревен, если его потушить не могли. Вот и ты укрепляйся, окапывайся. Через несколько дней приеду снова – проверю, что вы сделали для собственной безопасности. Это все должно быть непрошибаемым. Каждый солдат отвечает за себя, своего товарища и даже за погибшего. Любые наши потери на радость противнику. Нельзя допускать, чтоб там радовались”. 

Командир говорит, где взять стройматериалы, кто и когда их подвезет. После этого переходит к обсуждению боевой ситуации, которая возникла здесь несколько дней назад. Проговорив все детали, уточнив, кто участвовал в операции, замкомбрига подытоживает: “Ротный, этих двоих, о которых ты только что рассказал, представь к наградам. Я подпишу”. А тот докладывает о сделанном ложном наблюдательном пункте, выкопанном гнезде для пулеметчика. На все получает краткое: “Молодец”. Напоследок посмотрев, где спят и едят бойцы, которых на этом рубеже совсем не много, Валерий Федорович не просто жмет руку подчиненному, а обнимает его: “Я знаю и вижу, что у тебя не хватает людей, что вы недосыпаете, что ты стараешься сделать все по уму. Постараюсь прислать тебе подкрепление. Но учитывай все замечания. Это же вам на пользу”. 

Наша машина проскакивает опасный простреливаемый участок. Валерий Федорович снимает каску и обращается уже к замполиту батальона: “В ближайшее время этого бойца нужно повысить до взводного. Он способен на многое. Его нужно поддерживать и продвигать. Но как же ему сложно…”

День, проведенный с этим офицером на передовой, был не просто потрясающим. Он заставил меня немного иначе посмотреть на ежедневную работу наших ребят в окопах, на огневых рубежах, на их быт и проблемы. “Я-то вернусь в свой кабинет на авдеевском коксохиме, который служит мне одновременно и спальней, – после долгой паузы произносит Валерий Федорович. – А они остаются в блиндажах, в грязи, без возможности помыться и нормально выспаться, под постоянной угрозой быть обстрелянными”.

Замкомбрига во время проверки постов на “нуле” под Донецком. Фото: Дмитрий Муравский

Сначала я познакомилась с Валерием Гудзем заочно. О нем хорошо отзывались ребята на “Зените”, который “смотрит” прямо на разбитые терминалы Донецкого аэропорта, бойцы, занимающие “Царскую охоту”, воюющие на “промке”. Огромное уважение по отношению к нему высказывают и добровольцы, которые держат позиции по соседству с Вооруженными силами Украины. Легендарные и независимые Санта и Да Винчи не только приезжают на совещания, которые проводит Валерий Федорович, но и восхищаются его умением выслушать мнение каждого и мудро принять решение. 

Я уже написала столько слов в превосходной степени, что портрет замкомбрига может показаться глянцевым. Это не совсем так. Он жесткий: если уверен в своем решении, его уже с этой точки не сдвинешь. Малословный. Жизнь его била достаточно крепко, чтобы он убедился: доверять можно только себе и самым близким людям. Но он умудрился сохранить в себе ту человечность, которая и делает его командиром, пользующимся уважением бойцов. Перед публикацией текста я показала его нескольким подчиненным подполковника Гудзя и спросила, не слишком ли я нахваливаю героя интервью. Они сказали, что добавили бы еще несколько эпитетов в превосходной степени. 

…Впервые я увидела Валерия Федоровича этой зимой в Авдеевке рано утром. Он… бежал вдоль дороги, ведущей от коксохима в город. Один, в спокойном темпе. Так он делает постоянно, без поблажек к себе. Сказывается дисциплина: много лет он проработал тренером по боксу в родном Борисполе под Киевом. Первый наш разговор состоялся накануне прощания с бойцами, погибшими на “промке”. В феврале этого года. Поздно ночью Валерий Федорович рассказывал мне о ребятах, захвативших новую позицию ценой своей жизни. Я физически чувствовала боль командира и его невыплаканные слезы. Он поименно помнит каждого своего погибшего. Разрешение такого человека побыть рядом и понаблюдать за его работой было огромным доверием с его стороны. 
“В прошлом веке я уже был командиром батальона” 

– Многие бойцы восхищаются случаем, когда вы были ранены: пуля черкнула вас возле лица, но вы продолжили командовать боем… 

– Мне тогда под Старобешево сильно повезло. Мы пришли туда, чтобы пробить коридор для наших бойцов, оказавшихся в Иловайском котле, и занять мосты. Мост мы заняли. Остановились, определили позиции. Я обошел их. Расставил танки. У меня тогда их было пять. Оставалось распределить наши 15 БМП. Народ тогда еще был неопытный. Чуть ли не каждую машину нужно было расставлять лично, из пехоты делать прикрытие. И тут спецназовец с позывным Снайпер докладывает, что бойцы видели пятерых неопознанных человек. Они появились, посмотрели все и ушли. Я вскипел, каску с головы сорвал, бросил ее в сердцах: “Чего ж вы не стреляли?” И тут свистит пуля, черкает меня по виску. Кровь льется. А я вывожу танки на огневые позиции. И когда меня увидели бойцы в таком состоянии, все пошли за мной. Это была классика. Взрывы, разрывы, артиллерийский обстрел… Но моим солдатам для поднятия боевого духа и надо было что-то такое… После боя мою рану обработали. Я три дня отлежался и дальше воевал. 

– Вы пришли в армию с началом войны… 

– Да. До этого работал школьным учителем иностранного языка… 

– Среди ваших учеников боец 79-й николаевской бригады Виталий Горкун (на фото справа), который воевал в Донецком аэропорту осенью 2014 года, а после демобилизации пошел в патрульную полицию и вскоре возглавил ее в Мариуполе. Также ваш ученик – журналист телеканала ICTV Тарас Корниюк (на фото слева), который делает репортажи из самых горячих точек, регулярно рискуя жизнью. Я об этом узнала случайно, общаясь с этими ребятами. Вы часто встречали на войне своих воспитанников? 

– Бывало. Это всегда приятно – увидеть своих. И то, что многие ребята, тренировавшиеся у меня в боксерской секции, добровольцами пошли на фронт, в первую очередь говорит о том, что наши спортсмены имеют характер и свое мнение. Многие звонят. Хоть десять секунд, но поговорить с ними стараюсь. Когда я дома, кто-то с тортом обязательно приезжает. Просят пистолет наградной показать. Рассказывают о своих делах, советуются. 

Но когда я пришел в бригаду, многим было не очень приятно, что ими командует школьный учитель. Был как-то даже такой эпизод, когда я начал командовать батальоном. Отъезжаю на машине, а за ней бежит солдат, Саша его зовут. Толковый и порядочный. Метров пятьсот бежит. Чего он хочет? Останавливаюсь. “Что надо, Саша?” – “Правда, что вы десантное училище заканчивали?” – “Правда”. Я аж рассмеялся. Дело обстоит так: в 1988 году я поступил и в 1992 закончил рязанское десантное училище. И в прошлом столетии я уже был командиром батальона. 

– Почему же вы ушли из армии? 

– Сам много ошибок допустил. Да и помогли немножко. Армию я очень любил… Но по молодости был горячим. Не скажу, что успокоился… Ситуация, в которую я попал, была банальной. Солдат-негодяй с гражданским пил водку. И они вместе начали издеваться над молодым солдатом, побили его. Когда мы начали разбираться, обидчик из обвиняемого внезапно стал пострадавшим. А это 2000-й год. Части воинские сокращались. Прокуратуре нужно было показывать свою работу по борьбе с непорядками в частях. Вот и показали… А я настаивал на своем, требовал справедливости. Тогда накинулись на меня. Командиру бригады пришло распоряжение не присваивать мне очередное звание майора и не позволять поступать в академию. Но командир сделал так, как посчитал нужным. Звание я получил, и из академии запрос пришел. На такое непослушание обиделись… Начали давить. Я был таким злым. Обида во мне кипела. Сын маленький еще был – шесть лет. Жена беременная дочкой. А тут такой взрыв, скандал. Я и ушел из армии… Сейчас хотел бы с теми людьми сесть за стол и спросить, за что так со мной поступили. Я же очень любил армию, хотел служить дальше. 


“Я пришел не в армию, а на войну” 

Когда начались события на Майдане в Киеве, я почувствовал надежду, понял, что нашу жизнь возможно изменить. Да и давайте по правде: многое уже изменилось. Да, говорят, что где-то пытаются возвратить взятки, ввести новые схемы, но это уже не то. В любом случае у нас уже строится правовое государство. Да, платим мы за это кровью. А при Хаме, как называли Януковича в тюрьме, как было? Его опричники решили убить не понравившегося человека и убили. И никому ничего за это не было. Мы сейчас пытаемся сделать Украину правовым государством. 

В 14-м меня призвали. И я пришел не в армию, а на войну. Честный, храбрый – это все слова. После Краснопартизанска, Изваринского котла перед выездами я перестал спать. Страшно было. Ворочался. Ведь хорошо понимал, куда иду и куда веду людей. Но такой стала наша реальность. 

В бригаде меня назначили командиром взвода. Один из самых жутких боев произошел у нас в районе Краснопартизанска. Мои наблюдатели заметили движение людей по подсолнухам. Они то в полный рост пробегали, то переползали открытые места. Я сначала даже предположил, что это свои из самоволки возвращаются. Но быстро понял: все же сепары. Втроем мы пошли перехватить группу. Самым близким к противнику оказался танк, стоявший в посадке. И один танкист помчался впереди нас. Он забежал за спины врагов. Мы окружили группу. Танкист начал стрелять вверх и кричать: “Выходите. Чего сидеть?” Кольцо сужалось, мы подходили ближе и ближе. И вдруг, совершенно неожиданно, противник открыл огонь. Первый раз в жизни все происходило так близко. Танкист сразу упал – двухсотый… Он находился метрах в трех от противника. В него стреляли в упор. Когда позже забирали его тело, насчитали около тридцати входных отверстий… В нашей группе сразу же ранило в ногу одного бойца. Он упал. Мы с другим залегли и открыли ответный огонь. Успокоили врага. Что это значит? Задвухсотили… Вызвали на подмогу БМП. Мы же не знали, кто еще мог быть неподалеку… Под прикрытием брони подошли к телам. Документов у двух этих бойцов не было. По внешнему виду чечены, на рукавах зеленые повязки…  

В таких ближних боях мне довелось быть трижды. И говорю я это без гордости.

Психологически подняться и пойти навстречу свинцу не так просто. Это понимают те, кто поднимался и шел в бой. Обратите внимание: десантники сейчас меньше всех участвуют в перестрелках. Потому что летом и осенью 2014-го они хлебнули войны больше всех. Поэтому сейчас открывают огонь только в случае крайней необходимости. Бездумно не стреляют.  

  Фото Эммы Солдатовой.“Такие офицеры, как Андрей Жук и Андрей Кизило, уже изменили украинскую армию” 

– Как вы считаете, за эти три года у нас возродилась армия? 

– Основа армии – это солдат в окопе, командир взвода и роты. Командиру батальона, считаю, намного сложнее, чем командиру бригады. Он находится ближе к людям, несет ответственность за каждого бойца. У командира бригады больше власти, больше полномочий и знакомств, благодаря чему легче решать многие вопросы. 

Мне повезло, что я воевал вместе с Андреем Жуком и Андреем Кизило. Находился рядом с ними. Для меня это было огромной честью. Оба сверхпорядочные люди в любом вопросе. Даже в отношении к противнику. А если они так относятся к врагу, то своих будут беречь еще тщательнее. У Андрея Жука супруга родом из Донецкой области. С какой теплотой он относился к ее дедушке, который остался жить в оккупированном Донецке! Да, в бою к противнику жалости у него не было. Но пленного он никогда не позволил себе ударить. 27 мая исполнился год со дня гибели Андрея Жука… Я очень хотел съездить к нему на кладбище. Не получилось: ситуация не позволила вырваться даже на сутки… Андрей служил пограничником, уволился. Пришел в бригаду на доукомплектование, стал командиром взвода. Провоевал год и пошел на повышение – его назначили командиром штаба, а вскоре и комбатом. Он был старше Андрея Кизило. 

Андрей Кизило погиб 29 января под Авдеевкой

Андрей Жук был командиром батальона. Он погиб под Волновахой 27 мая 2016 года  

Такие, как Андрей Кизило, Андрей Жук, уже изменили армию. Жаль, что мы их потеряли. Но приходят молодые офицеры. На них вся надежда. Я с удовольствием наблюдаю за Андреем Верхоглядом, Романом Дармограем, Васей Тарасюком… А Да Винчи! Командир штурмовой роты добровольческого корпуса “Правый сектор” Дима Коцюбайло. Ему всего 21 год, но это один из лучших бойцов, которых я видел на этой войне. Какой у него дух. Настоящий воин! А Лена, командир минометной батареи! Чтобы воевать так, как эти люди, нужно жить этим. А если наряду с высоким моральным духом еще присутствует и хорошее физическое состояние, то мы получаем супербойца. 

Как-то беседуем с Да Винчи. Я умничаю: так и так, чтобы понимать, как управлять ПТУРом, нужно сделать как минимум десять пусков. А мне этот паренек спокойно, без пафоса, говорит: “Правильно вы все говорите, только я в боевых условиях сделал уже триста пусков”. Разговорившись, мы выяснили, что знаем друг друга с 14-го года. Пересекались в Белой Каменке. Потери несли там вместе. 

Основное на войне – дисциплина. Но без морального духа дисциплина невозможна. У меня был танкист. Во время учений был лучшим по стрельбе. Но на войне на линию огня выехать не смог. Морально не был готов. На втором месте – состояние вооружения и техники. На третьем – грамотность и умение офицеров воевать. Какой бы ни был хороший шахматист, если фигуры расплываются на доске, он не сможет ими управлять. Я присматриваюсь к добровольческим подразделениям. У них огромная организованность и дисциплина. Поэтому они и воюют хорошо. Многому у них нужно учиться. Хотя в 2014 году под Белой Каменкой я поднимал добровольцев и не смог это сделать. Злой был на них страшно. Я чуть людей не погубил там. Тогда добровольцы штурмовать не умели. А сейчас я в восторге от добровольцев. Санта и его подразделение – идеальная работа на фронте. Ставлю своим его в пример. 

– Каким был ваш самый тяжелый бой? 

– Это был не бой, – после раздумья говорит Валерий Федорович. – А ситуация. 27 мая, когда погиб Андрей Жук, мне сначала доложили, что Маугли (таким был его позывной) тяжело ранен. Пока разбирались в ситуации, как все произошло, час прошел. После этого заезжаю в больницу. Все, говорят, двухсотый Андрей… После этого мне нужно было хоть час побыть самому. Но времени не было, нужно было воевать, не дать ДРГ отойти. Та сторона серьезна прикрывала свою группу. Скорее всего, это были россияне. Все оружие, которое у них было с собой, российского производства. 152-миллиметровые гаубицы начали бить четко по нашим позициям. Пришлось подтянуть танки. Только через сутки я остался наедине с собой. Возвращался с совещания, и меня внезапно накрыло понимание того, что случилось. Страшно… 

Еще было… В начале войны погибла наша разведгруппа. Выставляла наблюдательный пост и… трое ребят погибли. Этот телефонный разговор не забуду никогда: “У нас три двухсотых. Остался я и еще один человек”. В такие моменты хочется провалиться сквозь землю… 

Эти воспоминания даются Валерию Федоровичу с трудом. 

– Погибли два спецназа, – продолжает подполковник. – Команды на выход им отдавал я. И встречал погибших. Первым желанием, когда я узнал о гибели группы, было уехать и никого не видеть. Да, как трус и подлец. Нужно было найти в себе силы и подойти к погибшим, посмотреть в их лица. Ты же отдавал им приказы! 

– С мобилизованными вам сложно работать? Приходили же самые разные люди…  

– Все командиры могут воздействовать на личный состав только своим примером. Я восхищаюсь генералом Андреем Ковальчуком, например. У него основой обучения солдатов всегда был личный пример. Не скажу, что делал так же, как он, но старался. Михаил Забродский, командующий ВДВ. Очень уважаю его, хотя не раз у нас с ним были трения. Он, будучи командиром бригады, всегда сам шел вперед. Сколько штурмовых действий проводил! Все управление находилось вместе с бригадой, а не сзади или в тылу.  

В 2015 году в засаду попали мои подполковник и прапорщик. Их окружили человек тридцать. Исход боя был понятен. Противник прекратил огонь, предложил сдаться. Хлопцы отказались и погибли. У прапорщика взяли телефон, набрали последний номер. Он был моим. Я ответил. Со мной говорили нагло. А буквально накануне случившегося я отдал врагу десять их двухсотых. Вместе с Андреем Жуком выходили и передавали тела. И тут говорю: отдайте наших погибших. “Нет” – получаю ответ. Узнал позже, что с этого же телефона звонили жене погибшего. “Такая-перетакая, – кричали ей в трубку. – Твой лежит у меня под ногами раненый, храпит, кончается”. Сверхцинизм!  

При этом видел, как по отношению к врагу поступил Андрей Жук. Мы уничтожили группу. Тела погибших передали на ту сторону. Но одного никак не забирали. Андрей договорился на местном кладбище, погрузил сам тело в “ГАЗ-66”, отвез и похоронил. Даже номер захоронения у меня где-то записан, чтоб передать противнику, если будут искать своего бойца…   

За год в нашей бригаде погибли двадцать человек. Я еще и к половине на могилы не съездил. Вот это надо сделать в первую очередь.  

В течение дня Валерий Гудзь несколько раз пытался нас накормить. Сам же даже воды не пил.  

– Перед выездом стараюсь не есть, – объясняет замкомбрига. – Если вдруг прилет, докторам будет проблематично вытаскивать осколки, когда в кишках будет пища. Поэтому ем, вернувшись с позиций.   


“Семья – начало Родины”  

– У всех солдат вы интересуетесь, женат он или нет, есть ли дети. Неженатым тут же советуете найти себе невесту и плодиться…  

– Вы же только не воспринимайте мои слова буквально, – улыбается подполковник. – Но я считаю, что солдаты, у которых есть семья, более мотивированы, чем холостяки. Семейные четко знают, за кого воюют. Да и наши ребята должны оставлять потомство, настоящих украинцев. Я считаю, именно семья – начало родины. Больно и страшно, что погиб Андрей Кизило, но у него остался сын. И мы этому радуемся. Отца ему заменят бойцы из батальона. У меня кум погиб на этой войне. Сын растет. Мальчишка со своим гонором. По возможности встречаюсь с ним, разговариваем.  

– Многим бойцам тяжело перестроиться дома на мирную жизнь…  

– У меня такой проблемы нет. Мне очень нравится дома. Здесь же убивают, а в родном Борисполе я среди друзей, родственников, родных. В начале мая недельку побыл с семьей. Два дня еще и в киевский театр на спектакли с друзьями ходили. Мечтаю на рыбалку сходить, потому что до сих пор не научился рыбу ловить.  

Здесь, в Авдеевке, моя работа. И я должен делать ее как надо. Ведь от этого зависит жизнь людей. Любой мой шаг направлен на сохранение жизней ребят.  

На “промке” (промзона Авдеевки, находящаяся непосредственно на линии столкновения. – ред.) мы находимся уже шесть месяцев. Когда заезжали, по дороге спорил с водителем: сколько там той “промки” – 50-100 метров. Что там держать? Ошибался. Стратегически это важное дело. Основную роль на этой позиции сыграл комбат Александр Вдовиченко. Благодаря его командованию, тому, что он сплотил личный боевой состав, подразделению удалось выполнить все боевые задачи, бойцы решили много вопросов. Да, беря позицию “Орел”, мы потеряли лучших офицеров и солдат, но в итоге расширили зону своего влияния.  

Понятно, теперь противник хочет любым образом отыграться и добиться перемирия. Пытается совместить несовместимое. Мы же понимаем, что во время режимов тишины враг усиливается, ротируется.  

Чем больше мы занимаем позиций, тем активнее противник ведет огонь именно по ним, не бьет по городу и мирным кварталам. Мы отрываемся от Авдеевки, становимся в поля и леса. Соответственно, меньше страдают мирные жители. Да и бьют по городу, скорее всего, для того, чтобы после того как появляются жертвы, добиться режима тишины и за полдня-день подготовиться к ведению новых боевых действий.  

Моя супруга в “Одноклассниках” переписывалась с моими российскими соучениками. Они постоянно передают приветы. У них ожесточения нет. Но они не понимают, почему у нас идет война. Хотя фашистами не назвали ни разу. Когда я получил негосударственный орден “Народный герой Украины”, жена похвасталась этим, и меня даже поздравляли! Но никто из тех, кто со мной служил, сейчас не служит, не воюет против нас. Все уволились…   

Валерия Гудзя на награждении орденом “Народный герой Украины” представляли и его ученик Виталий Горкун, и командир 7-й роты 72-й бригады Богдан Гарнага, специально для этого приехавший с позиции “Зенит”, которая находится в непосредственной близости от Донецкого аэропорта, и журналист “24 канала” Владимир Рунец

В Мариуполе награду “Народный герой Украины” Валерию Гудзю вручал музыкант Александр Положинский. После представления подполковника сослуживцами и волонтерами лидер группы “Тартак” подошел к микрофону:   

– Помнится, я впервые приехал в 72-ю бригаду, чтобы выступить перед солдатами. И услышал, как Валерий Гудзь говорил со своими подчиненными, которые спросили: “А если нам музыка не понравится?” “Если к вам уже приехали люди, значит, вам понравится. Это приказ”, – был ответ подполковника.  

– Вы сами из Борисполя. В Донецкой области приходилось бывать раньше?  

– Никогда. Но люди здесь нормальные. Начинаешь с ними общаться – и понимаешь, что они доверчивые. В этом их проблема. Они воспринимают и впитывают ту информацию, которую им дают. Поэтому России и удалось развернуть их против нас. Я много общался с людьми и в Краснопартизанске, и в Волновахе, и в Авдеевке. Да, есть живодеры и садисты. Поэтому надо воевать, защищать страну, чтобы такие не расползлись по Украине.  

– Как вы отдыхаете на войне? Находите время, чтобы расслабиться?  

– Отдых – это утро, зарядка. Когда я бегу, это отдых. В это время меня никто не трогает. Я без телефона. И вечером, после восьми, минут тридцать могу пообщаться по телефону с родными. А ночь – смотря какая, конечно. Можно иногда и часов восемь поспать, хотя чаще, конечно, урываешь час-два. Но я приучил себя сразу отключаться. Отдыхать-то нужно.  

– Чем ваш сын занимается?  

– Служил сначала с нами. Он был в противотанковом дивизионе. Когда его повысили до замкомбрига, добрые люди, которые везде найдутся, сразу написали: коррупция. А я вот не понимаю, какая коррупция, если воюют сын и отец. В итоге его перевели в 30-ю бригаду. Во 2-й мотопехотный батальон. Сын спортсмен. Заканчивал спортивный колледж в Переяславе-Хмельницком. Сын, мне кажется, более жесткий по характеру, чем я. С 7 класса я отдал его в спортивный интернат. У него были хорошие результаты по боксу. Занимался у Александра Полищука, тренера братьев Кличко, Дзинзирука, Нужненко. Стал мастером спорта. И мы остановились. Начала подниматься такая молодежь, что мы просто одурели. Сын не выдерживал конкуренции. Быть в десятке, а не в тройке лучших, смысла нет. Начал преподавать. А потом сказал: “Мне стыдно: ты там, на войне, а я тут. Меня спрашивают, где отец. Я рассказываю, а сам думаю, почему же я, 23-летний мужик, не с тобой”. Помню, голова у меня пухла. Лежу и думаю: куда я его отпускаю…   

Дочь в этом году закончила школу. ВНО сдавала. Ох, мы всей семьей испереживались. Хочу, чтоб она поступила в Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко и получила профессию “военный журналист”. Посмотрим, как получится. В крайнем случае, поедет учиться во Львов.  

Что я люблю делать дома? Лежать на диване и смотреть телевизор. Особенно старые фильмы: “Аты-баты шли солдаты”, “В бой идут одни старики”. В них душа человека неплохо передана. Те актеры отдавались своей работе полностью. Так же невероятно работает на сцене актриса Светлана Орличенко! Живет! Если каждый будет так делать на войне, то мы скоро победим.   

После спектакля в Театре на левом берегу Валерий Гудзь с супругой и друзьями прошел за кулисы, чтобы поблагодарить актрису Светлану Орличенко за приглашение

Виолетта Киртока, Цензор.НЕТ Джерело: https://censor.net/ua/r446159